Бегу по Пантелеймоновскому мосту через Фонтанку…

…гляжу – вдоль набережной мужчина, вроде знакомый, туда-сюда с запрокинутым лицом ходит. С удочкой. Вспомнил: я его ещё третьего дня заприметил: дождь, ветер, а этот ловит. Ещё подумал: «Этот точно по такой погоде какую-нибудь хрень подцепит…»

Бегу обратно, с Марсового – этот с удочкой так и мотается. Как неприкаянный.

Остановился на светофоре, а он в меня глазом вцепился и орёт сквозь ветер:

– Извините, – кричит. – Позвольте, сударь, вас задержать.

Из питерских интеллигентов, похоже.

Я кивнул. «Дескать, не против…» Сам стою, ногами перебираю, чтобы не выстудиться.

Этот подходит и слёту:

– Простите, что беспокою, – говорит. – Лицо у Вас располагающее, а у меня, знаете ли, горе. Я тут рыбу-мутанта поймал. Во вторник. Говорящую.

Смотрит на меня пытливо. Я молчу. Это же Питер. Тут городских сумасшедших больше, чем деревьев.

– И знаете, – наседал тип. – Рыбина большая, крупная, килограмм на семь, – присел наседкой, руки растопырил, – отродясь тут такие не водились. Только крючок из губы выдернул, а она как понесёт… Сначала тарабарщину на неизвестных мне языках, потом на чисто русском, с непристойностями. Я даже хотел её обратно в Фонтанку выбросить, а рыба как к рукам подлипла и говорит: «Дурак ты, Василий Петрович, а про три желания, гондон штопанный, позабыл? Только попробуй выбрось! Я же Судьба твоя, м…дак! И как понесла мне про всю мою жизнь непутёвую: сызмальства, до сего дня… Как под копирку… Я и оторопел.

Он полез в обшмыганный карман пальтишка, выудил плоскую флягу дешёвого три звезды, свинтил крышечку, протянул мне:

– Будете?

– Нет, – я отрицательно мотнул головой.

– Как знаете, – он отхлебнул.

– Замёрзли поди… – он участливо покачал головой, снова отхлебнул и сунул флягу в карман.

Стою, ногами перебираю, чувствую себя полным дураком. И вроде как и уйти надо, а не ухожу…

– Короче, – продолжает «рыбак», – приволок рыбину домой, я в двадцать третьем по Пестеля – сорок третья квартира на последнем, справа от лифта. В коммуналке живу. Налил, значит, в таз воды, рыбину в таз, и на стол. Сел. Сижу. Смотрю. Эта плавает. По телевизору как раз «Менты» шли. Смотрите?

– Нет, – мотнул я головой.

– Ну да, на любителя. А Рыба мне: чего расселся, зараза. В Дикси на Пестеля беги. Мне пятилитровую питьевой воды, а то я в этом дерьме из-под крана к утру сдохну, три «Балтика-7» и банку шпрот прибалтийских. И всё мне в таз… Записать, или запомнишь, идиот.

– А желания, – я её спрашиваю.

– А желания заслужить надо, козёл. Понятно я излагаю. – А сама мне в лицо наглой своей рыбьей мордой лыбится.

– Короче, принёс… Эта шпроты смела, пиво выхлестала и прыг мне на грудь: «Называй меня «моя килечка», – а у самого руки трясутся, – а я тебя буду – «мой дельфинчик»», – и в постель завалила… Скользкая гадина, жуть…

Он полез в карман, достал трясущимися руками пачку сигарет, нервно раскурил.

– Короче, сидим утром как люди, я кофе заварил, эта в Люсином халатике, Люся моя гражданская жена, ну, я к ней опять с разговорами про три желания, а она мне: «Сначала обвенчаемся по-людски, а пока нет охоты у меня, красивой молодой рыбы, тебе, старый козёл, желания исполнять… И видишь, животик какой у меня.

За ночь её реально раздуло.

– Обрюхатил ты меня, проказник.

И ещё:

– Если хоть раз на Фонтанке с удочкой увижу, то тебе твой спиннинг точно оторву, так и знай.

– Короче, на утро обвенчались, – он кивнул на купола: — батюшке пришлось приплатить…

Через день Люся моя от матери из Воронежа вернулась, а эта её с лестницы и спустила.

А к вечеру того же дня рыбина моя и родила: я не гад, мальков на своей площади и прописал. Да и рыбине не откажешь: скользкая-скользкая, а законная супруга перед людьми и Господом…

– Да как же так, – растерялся я. – Как всё у вас по быстрому-то… В три дня уложились…

– Ну да, по-быстрому, – вздохнул интеллигент, – достал флягу и, свинтив крышечку, сделал большой глоток. – Будете, – протянул мне.

Я мотнул головой.

– Как хотите. Короче, жизнь такая: родился, дефис, умер. Всё по-быстрому. Так на всех памятниках и написано, если что… Сходите гляньте. Вон хоть и на Литераторские Мостки. Тут рядом: до Невского по Литейному на трёшке, а там до Александра Невского Лавры – на десяточке.

– А Вы что же, такой… непротивленец? Прямо толстовец какой-то… – не унимался я.

– А что я могу? – тип нервно отщёлкнул окурок в Фонтанку. – Сызмальства судьба мной да бабы крутили, как хотели…

Тип неожиданно вскинул элегантно, по-балетному, вверх руку, отбросил в сторону ножку с вытянутым носком и крутанулся.

И стал крутить фуэте. Одно за другим. Одно за другим.

«Ни фига себе Кшесинская…» – думал я и одновременно, краем глаза, рассматривал застывшее под Пантелеймоновским мостом серое огромное тело рыбы. Рыбина тяжело завалилась на бок и теперь пялилась на меня, тяжко вращая мутным рыбьим глазом.

Я наклонился над парапетом моста, вглядываясь в тяжёлую свинцовую воду: «Показалось или впрямь».

Нечто такое, с чем невозможно совладать, манило и отталкивало меня – единовременно. Вселяло библейский восторг и ужас. Разом.

– Пока, пока… – тип с удочкой запахнулся пальто и пошёл, покачиваясь, вдоль набережной Фонтанки, к Неве.

Пройдя несколько шагов, остановился, достал пузырь, вскинул голову, допил и ловко отшвырнул флягу в воду канала.

Огромное серое тело метнулось из-под моста, схватило налету пузырь и, без всплеска, бесшумно ушло под воду.

«Похоже, моя» – тоскливо подумал я.

Дождался зелёного и, старательно подбрасывая колени и держа дыхание, побежал через дорогу в сторону Пантелеймоновской церкви. К дому.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>